Давай поговорим с тобою, кот...
Ну что ты снова морду отвернул?
Она, ты знаешь, больше не придет,
Я все ее надежды обманул...

Зачем опять бежишь, дурак, к двери?
Шаги на лестнице не к нам, ты мне поверь.
И не маши хвостом и не смотри,
Никто не постучится в нашу дверь...

Опять не ешь и не гоняешь мяч...
Во многом виноват - я знаю сам.
Эй, серый, ну хоть ты, давай, не плачь!
Я вижу - слезы льются по усам...

Андрей Дядюкин

***

Старинное кресло, холсты и багет.
Влюбленный художник рисует портрет.
А в кресле старинном сидит у окна
Бессменная Муза, Любовь и жена.
И выявил четко безжалостный свет –
Прошедшие годы оставили след…

Художник рисует изящный овал,
Который когда-то давно рисовал,
Лесные озера распахнутых глаз,
И девичьей кожи персидский атлас,
Припухлые губы улыбку таят,
Во взгляде игра озорных чертенят,
Округлые плечи в прозрачных шелках,
И легкий румянец на нежных щеках…

В окне догорает мерцающий свет.
Влюбленный художник закончил портрет.
Последний мазок, растушевка и вот!
Из кресла жена молодая встает.
И нет за плечами тех прожитых лет…
Но стал вдруг художник морщинист и сед.

Георгий Григорьев

Зачем и для кого сейчас живём?
Нет, даже не живём, а существуем…
И для чего всю жизнь кого-то ждём,
И звёздами, в ночи, черты рисуем?
Мы отношения так часто создаем…
Зачем? Ведь всё равно потом ломаем,
Вновь, с молотка, любовь мы продаём,
Все чувства и мечты в огонь бросаем.
Не ценим ни других и ни себя,
И зачастую судьбами играем,
Мы проливаем слёзы бытия…
Зачем живём?.. Мы этого не знаем…

С.Д. Коста

На ноте «до» вдруг сердце захлебнётся.
Мосты и письма сожжены дотла.
В ладонях стынет музыка, и рвётся
Та нить, что нас с тобой оберегла.

Мы знаем всё: ремёсла и дороги,
Мы всё умеем: ждать, бросать, любить,
Из слов слагать язвительные строки,
По лезвию судьбы (пера) ходить.

И только одному не научились:
Когда ладонь, доверчиво-тепла,
Врачует боли - те, что уместились
На сердце и на кончике пера.

И, маски карнавальные меняя,
Швыряем /прочерк?/ бл…е слова
И ничего уже не усложняя,
Не ищем ни тепла, ни колдовства.

...На ноте «до» вдруг сердце захлебнётся
Меня (в чужих) не видно зеркалах.
Я зябну, стыну… Мягко улыбнётся
Тот, кто берёг меня - на небесах…

Василенко Ирина

виртуально..угу..понятно

(излишняя дидактика) дочери

Не дай тебе бог заедать алкоголь анальгином,
Не дай тебе бог засыпать в незнакомой постели,
Не дай вам господь представать перед богом нагими
Пред богом, пред утром, где стекла едва запотели,

Не дай тебе бог говорить о любви в смсках,
И в письмах читать между строк в коридорах осенних.
Не дай тебе бог не найти подходящего места,
Точнее найти – и все время жалеть о соседнем.

И если ты будешь, а я ведь уверена – будешь,
Бродить по ночам, безответно по городу шляться.
Дай бог тебе, милая, в целом не выбиться в люди,
А вбиться в себя, безнадежно, по самую шляпку.

И если ты стерпишь – а я уже знаю, не стерпишь
Мои дидактически точные фразы «как в школе»,
Поверь, что шиповник был тоже лохматым и терпким,
И так же кололся. И так же болели уколы.

И тот же минор и мажор – будто в «Хава Нагиле»,
И те же обиды – настолько сильнее меж прочих.
Не дай тебе бог заедать алкоголь анальгином
А все остальное, мне кажется, будет попроще.

Аля Кудряшова

Когда душевный голод был изведан,
И день до основания продрог,
Ты пролилась лучистым, звонким светом
На мрак моих ухабистых дорог.

И опускались небеса с повинной
К твоим девичьим трепетным ногам,
Когда меня горячею лавиной
Несло к твоим медовым берегам.

Вела от удивленья до печали
Смычок любви блаженная рука.
И возрождалось всё в первоначале:
Трава, дыханье, частый пульс, строка...

Milalita ( ЛюдМила Даничкина )

Она торгует шерстью и шитьем
На придорожном рынке у моста,
И если напрямик, сквозь бурелом,
То до него обычная верста.

Старуха вяжет. Может быть, продаст...
Невестка варит яблочный компот.
Мяукает голодный "Гондурас" -
Зачуханный, бесхвостый черный кот.

Невестка злится. Вновь... не с той ноги.
(Старуху вязко пробирает дрожь).
"Бои-ишься? Ведьма! Дай пожить другим,
Ты и до ста, наверно, доживешь."

Старуха вяжет. Катится слеза.
(Утерла незаметно рукавом)
Потом взглянула вверх, на образа,
На небо, загрязненное окном.

А до икон достать - длина руки...
А до небес - обычная верста...
Старуха вяжет зимние носки,
Она не хочет, Господи, до ста...

Людмила Орагвелидзе

В конце зимы или в самом начале весны 1941 года Тарковский Арсений читал друзьям, среди которых была и Марина Цветаева, новое свое стихотворение.

Стол накрыт на шестерых,
Розы да хрусталь,
А среди гостей моих
Горе да печаль.

И со мною мой отец,
И со мною брат.
Час проходит. Наконец
У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад,
Холодна рука
И немодные шумят
Синие шелка.

И вино звенит из тьмы,
И поет стекло:
“Как тебя любили мы,
Сколько лет прошло!”

Улыбнется мне отец,
Брат нальет вина,
Даст мне руку без колец,
Скажет мне она:

— Каблучки мои в пыли,
Выцвела коса,
И поют из-под земли
Наши голоса.

Цветаеву прямо-таки захлестнула волна страстной обиды. Это даже не давнее - "что за тем столом я - голодная". Тут о ней просто забыли, не пригласили к столу. Обида столь велика, что - редчайший случай - Марина Ивановна забыла ритм стихотворения Тарковского. Строка, взятая эпиграфом, звучит не хореем, а ямбом: "я стол накрыл на шестерых" (у этой строки вообще было немало приключений. Автор менял ее на "стол накрыт на четверых", а позднее вернулся к первоначальному варианту. Но в любом виде стихотворение из книги "Земле - земное" издательством было изъято.) Итак, вот ответ Цветаевой, его привожу здесь в клиповом виде , ибо красиво...

Под стихами дата - 6 марта 1941 года. Это последние строки Марины Цветаевой. Снова - "одна противу всех", непонятая и непозванная. До рокового дня в Елабуге осталось совсем немного. "Стихотворение Марины появилось уже после ее смерти, - вспоминает Арсений Александрович. - Для меня это был как голос из гроба".