Здравствуй, Малыш. Все нормально. Живу на крыше.
Я все такой. По-прежнему вздорный. Рыжий.
В меру упитан. В полном расцвете лет.
Да, не летаю. В общем и целом – не с кем.
И не считаю небо занятьем детским.
Ты –то хоть помнишь? Нет, ты не помнишь. Нет.

Кристера видел. Спился. Весьма уныло
Выглядит на панели твоя Гунилла.
А про тебя я в курсе из новостей.
Стал депутатом в риксдаге ты или где там?
Сто дураков внимают твоим советам.
Ты не пустил на крышу своих детей.

Тихо кругом. И пусто. Ну, разве кошка
Черная промелькнет в слуховом окошке,
С улицы донесется неясный вздор.
Я, не меняя, переодену гетры.
Все как обычно. Осень. Дожди и ветры.
Лень есть варенье и проверять мотор.

Я не летаю. Я не могу - с другими.
Кстати… Ты и не знал – у меня есть имя…
И не узнаешь, но подводя итог,
Я не виню тебя. Все мне вполне понятно.
Капли из низкой тучи еще бодрят, но…
Просто, Малыш, ты вырос… А я не смог.

(с) Дмитрий Якимов

Свантессон - Карлссону. До востребования

Где ты был, когда я, что есть сил, надрывался и звал тебя шепотом,
Потому что ты мне обещал,
Что вернешься. Куда ты пропал, и над кем проводил свои опыты,
И кого от кого защищал?

Где ты был, когда врач по коленке стучал молоточком серебряным
И светил мне фонариком в глаз,
Когда страх по ночам тихо крался за мною трескучими дебрями,
И рассудок дымился и гас?

Где ты был, когда первая кровь пролилась и соленая, вечная
Запеклась на разбитых губах,
А мои идеалы ушли на войну, и вернулись увечные,
А иные – в закрытых гробах?

Где ты был, когда мир меня делал другим, приспособленным к местности,
И во мне просыпался мой зверь?
Тот кому, все равно, где ты был, ради славы какой и известности,
Как и, собственно, где ты теперь.

Ну, давай, прилетай, мой товарищ, умильную рожицу скорчи-ка,
Над прошедшим смеясь и скорбя.
Вероломный, жестокий, капризный, несчастный уродец с моторчиком!
Я здоров. Я могу без тебя.

У серых глаз- осенние оттенки,
в их дымке кружит вальсом листопад.
В них гладит грусть надежда по коленке,
и небо чалит пепельный закат.

Лазурный рай сулят иные очи-
в них плещется возвышенная синь.
Плывёт по ней влюблённый май-паромщик,
туда, где бродит ветер меж осин.

Июльский зной сокрылся в карем цвете
и манит прыгнуть в лето босиком,
остаться в нём, и утром на рассвете
в каштанах заблудиться мотыльком.

И я бы мог к твоим глазам знакомым
сезон придумать вовсе неземной.
Но этот взгляд, пронзительно зелёный,
сравнить могу лишь с ласковой зимой...

Разгадаев

Мне тепло от слов твоих… Ценность…
Пью внимание твое… Как воду…
Пусть все скажут - ерунда… Тленность…
Только чувствую с тобой… Свободу…

Мне с тобою хорошо… Вечность…
Быть иначе не могло… Сомневаюсь…
Пусть мне скажут – это бред… Беспечность…
Только этих слов не слышу… Пытаюсь…

В тишине ночи одна… Как обычно…
Затеряюсь в мутной сини… Грусти…
Убегаю от любви… Так привычно…
Закрываюсь на замки… И не впустит…

Просто боли так боюсь… Не поверишь…
Как она сжимает сердце… Тисками…
Стороной не обойдешь… Не измеришь…
Только чувствуешь, как холод… Руками…

Я тянусь к тебе душой… Глупо…
Понимаю, что не вместе… Все же…
Вижу глаз твоих тепло… Крупно…
И в ночи шепчу слова… Боже…

Я хотела бы любить… Нежно…
Согревать своим теплом… В холод…
Только движутся года… Неизбежно…
Забирает мои чувства… Город…

Я влюбляюсь, может глупо… Каюсь…
Только годы не дают признаться…
Что вот так, однажды обжигаясь,
Очень страшно снова к свету мчаться…

Т.Харламова

Как часто мы к другим бываем строги,
Торжественно стараясь уличить.
Как часто, сыпя в спины им упреки,
Мы добродетели пытаемся учить.

Куда уж проще, есть закон морали,
Устои общества, что можно – что нельзя.
Их с детства в наших семьях прививали,
И эти знания даны ведь нам не зря.

Но эти правила трактуем однобоко.
Стараемся мы щепку отыскать,
Придирчиво смотря в чужое око,
Вместо того чтоб у себя бревно достать.

Куда приятней мнить себя святым,
Не замечать, что мы порой жестоки.
Легко читать нотации другим,
Сложней признать своей души пороки.

Давайте будем честными с собой
И вглубь заглянем мыслей наших тайных,
Ведь не всегда сверкают чистотой
Поступки наши, помыслы, желанья.

Мы осуждаем тех, кто не вписался
В пределы рамок ведомых лишь нам
И четвертуем тех, кто ошибался,
Запутавшись, стремящихся к мечтам.

Мы, раздражаясь, просто так, от скуки,
Бросаем людям грубые слова
И не испытываем тягостные муки
От мысли, что обидели мы зря.

А сколько раз мы проходили мимо
Протянутой руки, молящих глаз.
И отвернувшись, усмехаясь криво,
Ругательства бормочем каждый раз.

Мы ставим выше всех свои лишь беды,
Жалеем в этой жизни лишь себя.
Подумаешь, что где-то инвалиды
Без пищи, без одежды, без жилья.

Но если на мгновение отбросить
Эгоистичной спеси нашей дым,
Вдруг сердца тихий стук доносит:
Не осуждай, не будешь сам судим.

Дородных Ольга

Все все все деревья — пиф!
Все все все каменья — паф!
Вся вся вся природа — пуф!

Все все все девицы — пиф!
Все все все мужчины — паф!
Вся вся вся женитьба — пуф!

Все все все славяне — пиф!
Все все все евреи — паф!
Вся вся вся Россия — пуф!

Даниил Иванович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв) — русский писатель и поэт.

Даниил Ювачёв родился 17 (30) декабря 1905 года в Санкт-Петербурге, в семье Ивана Ювачёва, бывшего заключённого, революционера-народовольца, сосланного на Сахалин, ставшего верующим и занявшегося там религиозной философией. Отец Хармса был знакомым Чехова, Толстого и Волошина.

23 августа 1941 года арестован за пораженческие настроения. Чтобы избежать расстрела, симулировал сумасшествие. Умер во время блокады Ленинграда в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты».

Даниил Хармс был реабилитирован в 1956 году, однако долгое время официально его главные произведения в СССР не издавались.

Она была как бабочка цветной,
Рисованной картинкой из журнала...
До неприличия красиво-молодой,
Ну просто воплощение идеала...

Она порхала от цветка к цветку,
Жила легко и очень беззаботно...
А что по жизни нужно мотыльку?
Улыбка, радость, юмор искромётный...

В её глазах скрывались от тоски
Чужие мысли и разбитые мечты...
И каждый рвал на память лепестки
У этой разноцветной теплоты...

Но приходила осень и зима,
Ей становилось холодно и зябко,
Она в своей красе была одна...
Бывало плакала от этого украдкой...

Ночь грусти коротала в тишине,
Чтоб утром ну совсем не по погоде,
Свой яркий плащ одеть и на цветной волне...
Опять предаться опостылевшей свободе...

Минералка