1.

«ТррррррррррРРРР!», заорал будильник. «Хресь ему по голосистой голове!»… «Бешеный!».
Встал, обнял себя и, скукожившись, прошлепал по студеному полу в кухню до окна. «Тэээкс!…что там у нас в атмосфере?». Пальчиком растапливал толстый слой палитры узоров мороза на стекле. С трудом расширивал глаза и по мере того, как сквозь сонные байки стали проявляться картины действительности, мои глазоньки стали расти в объеме. «Мама дорогая!» - 38ºC. Я тоненько пискнул и стремительно убежал в объятия еще не остывшей, пока, постели. С благоговением натянул к подбородку жирное одеяло и…вдруг вспомнил: «Об-ана! Так сегодня же прикидка!». Головной компьютер тут же запустил поисковик, затрещал - защелкал, прикидывая, сколько остается времени, что бы позволить вкусить томное тепло под жирным одеялом. Результат: «Вам осталось 45 минут до автобуса!...ЭЭЭЭээ – ОПОЗДАЛ!». Пришлось вскакивать на одном выдохе исполнить ритуал одевания штанов, прыгая на одной ноге, запнуться о ножку стола и безжалостно смести стакан с остатками вчерашнего чая. Чертыхнуться кратким ругательским словом, а уж потом, вспомнить, что есть выключатель и замечательная лампочка, названная именем вождя мирового пролетариата. Забрежил свет. На фоне скомканной постели, сиротливо лежащей без моего тела, компьютерного стола с опрокинутым стаканом, недоеденной намедни ставридки, лежащего, почему то на клавиатуре носка, я с ужасом увидел график забегов в прикидочных соревнованиях перед чемпионатом области, среди юниоров, в беге на длинные дистанции. Моя фамилия стояла третьей сверху с временем и местом старта. На будильнике мигало
Это означало, что «железный Феликс» уже заводит свой «Ауди» 1987 года рождения и, наверное, опять страшно ругается на хилый аккумулятор. Уже через 4 минуты я кубарем скатился с 6 этажа жилдома и, торжественно вывалившись из подъезда, радостно бежал к месту раскопок занесенного снегом автомобиля терпеливого спасителя моего. Не замечая, как сковывает руки, щиплет нос и уши, а под ногами весело звенит вчерашний снег я бодро воскликнул «Вуаля!» (что, очевидно, заменяло приветствие).
«Железный Феликс», бормоча под нос очередное ругательское слово, захлопывал свежеоткопанный капот монстра 1987 г.р. Я с энтузиазмом схватил лопату, сиротливо воткнутую в сугроб у багажной части тела машины, и стал отбрасывать снег влево и вправо, весело припевая « Цоб-цобе!». «Железный Феликс» угрюмо посмотрел на мои движения, подумал, хмыкнул и выдавил хрипло, выкатывая огромные клубы пара из заросшего бородой рта: «Чо? Опять тебя везти к спорткомплексу?». «Аха!», пискнул я и черенок лопаты подозрительно хрумкнул, от моих истерично-суетливых движений. «Отдай, помощничек-силы береги», он вытащил черенок из скукоженных варежек, называемых в народе – варюгами. «Садись уже!» и полетели в разные стороны сугробы, радугой сверкая в свете ошалелых от мороза фонарей. Через 10 минут, после молчаливого прогрева, ревущего двигателя монстра, мы с трудом тронулись в сторону спорткомплекса, который находился совсем в другой стороне от навигации «Железного Феликса». Согревшись, я буркнул паром из под шарфика: « Какой все-же ты добрый, друг!» …и заснул.
Проснулся я от грохота барабана, бухтения баса и пронзительного воя «Лед Зеппилен» из старенького кассетного магнитофона монстра. «Приехали!» орал мне в ухо, сквозь хэвви металл, Феликс. «Вали уже – опаздываю!»…и я оказался на середине площади перед входом в комплекс.
Было студено и безлюдно. Из забитого снегом и морозными росписями окошка охранника на меня сонно смотрела круглая морда, с третьего раза щелкнул автоматический замок турникета и я, стремглав, зазвенел скованными морозом каблуками к главному манежу – переодеваться. До старта оставалось 25 минут, ровно столько, чтобы мало-мальски выполнить подготовку к забегу.

 

2.
В зале манежа, сквозь гул железяк и окриков, отдавающих эхом, пахло потом, кожзаменителем спортивных матов и еще чем то волнительным. Но было умилительно тепло. Степаныч стоял в стойке боксера и сквозь пшеничные усы недобро ухмылялся мне. «Быстро переодеваться, рахит, и разминку, через 20 минут, что бы был готов». Затем он выполнил «бой с тенью» и развернувшись, словно в фуэте, стремглав исчез в недрах зала. Я помчался в раздевалку. Суетливо шаря по шкафчику – обнаружил, что не взял с собой некоторые, вполне спортивные реквизиты: плавки, полотенце и теплое трико. На алюминиевом крючке со штампом: «Завод им. С.М. Кирова», селедкой висели штаны с начесом, майка и олимпийка «Адидас». Внизу косолапо стояли кроссовки и два шерстяных носка. Ну, чтож! Будем греться кровью, стремительно бегущей по венам сосудам и другим окончаниям, от усиленной работы мотора, называемого в медицинских кругах сердечной мышцей. Правда, труселя в горох, что гордо завершались в области коленок не совсем подходили для такого важного события в жизни преуспевающего стайера.
Через 20 минут разминки я, раскрасневшийся и вздрагивающий, как славный воин пред сраженьем, предстал к глазам Степаныча. Пшеничные усы удовлетворенно хмыкнули, оглядев припухшие бицепсы и трипцесы рахита. «Старт от Западной трибуны» гикнули усы куражно, он кинул мне с элегантностью лидера НБА, нагрудный номер, и умчался с низкого старта в глубину манежа. Я с волнением развернул отглаженную белоснежную тряпицу с лямками. На ней черным контрастом сияла цифра 13. С этого момента удача оставила меня.

 

3.
Среди морозной мглы, слабо освещенный рупор, под кличкой «матюгальник», хрипел условия старта для очередного участника забега. «Участник под номером 13, а участник под номером 13!?». «Я – готов!» крикнул я, бойко подпрыгивая и махая варюгами, как ветряная мельница крыльями. Пар, поднимающийся от всего разгоряченного тела, оставаясь изморозью на плечах, очевидно, производил впечатление, нервно бьющего копытом землю коня на Московском ипподроме. «Ну! Давай 13! Стартуй!», в хрипе матюгальника послышались отеческие нотки.
«На старт!», я сложился. «Внимание!» почесал нос, «МАРШ!».
Легкой рысью, прижав локти к бокам, на носочках я скрипанул в морозную темень. Путь мой лежал через полгорода, затем по обочине тракта, среди лесов, кладбища, кинотеатра «Комсомолец», к кольцу автобусного маршрута №37. На душе было весело и задорно. Пружинки, шарниры и узлы работали, легко. Мимо пролетали огни просыпающего города, сигналили нервные водители и метались тени закутанных в шерсть горожан, спешивших на выполнение трудовых обязанностей. Пар столбом вырывался изо рта, словно из трубы паровоза. Кисти, одетые в варюги, бодро махали вдоль раскованного таза.
Я бежал, нет, я - летел через перекрестки, пугая старушек, набирающих воду из уличных колонок. Вслед неслось «Охальник!». Меня обгоняли вереницы автозаков и осужденные через решетки кричали нагло: « Малышь! Ты пачиму ни спишь?. А у тебя сестренка есть?». Я им элегантно показывал фигу, сняв варюгу и они ржали, сквозь хмурые лица конвоиров, закутанных в тулупы. На 10 км. шоссе я, вдруг, стал замечать некие, доселе не знакомые мне чувства. Вернее сказать бесчувствия. Что-то было не так. Руки?...Шевеля пальцами в варюгах понял, что нет. Ноги?...поиграл пальцами похлопал по бедрам, коленкам и икрам. Нет! Продолжаю бежать, словно крейсер, раздвигая кормой морозный, кристально-плотный воздух. Беспокойство не оставляло меня. Плечи, шея, голова, мозг – все работало, как агрегат в сверхзвуковом двигателе. И тут я почувствовал неестественное бесчуствие органа, не принимавшего прямого участия в беге. «Мама дорогая!» плавок то нет! Это чтож там так болтается в такт размеренному бегу? Страшная догадка сбила ритм дыхания, и я сбавил скорость. Тронул – так оно и есть! Сердце провалилось в живот. Стукнул – ничего. В воображении мелькнули картины с участием тонкоголосого, расплывшегося, капризного евнуха из гарема шаха Персии. Захотелось повернуть. Куда? Что делать? Растирать снегом? Нет! Бегом искать теплый подъезд. А вот и дом. Горит несколько окон. Мелькнула страшная картина: «Стучу в дверь кулаками и ору! Откройте! Да откройте же! Спирт есть? Масло, шерстяной платок?!». Ну, уж нет-твердо возразил я больному воображению и, выпрямив спину гордо, не снижая темпа, распугивая влюбленных кошек, я примчался на 3 этаж пыльного подъезда.

 

4.
К моему счастью в подъезде было не людно, темно, тепло и сухо. У маленького замерзшего, подслеповатого окошка стоял огромный чугунный радиатор на 8 секций. Шпарил он не по детски. Я не долго раздумывая, бесстыдно, приспустил спортивный прикид. Так и есть. Натянул на это все варюгу, отважно протиснул между двух секций палящего радиатора и принял вид романтика, мечтающего в подъезде о своей Джульетте, дабы не вызывать пуританских опасений. За спиной тихо шуршали, поднимались, бренчали ключами и хлопали дверьми, а спортсмен, романтично глядел в замерзшее окно и, видимо, ожидал свою спортсменку. Наконец ощущения стали появляться. Сначала легкий озноб в причинном месте, затем покалывания и…наконец! «Ура! Я – снова мужчина!». Варюга торжественно была возвращена на руку, все остальное бережно уложено в труселя. Послав воздушный поцелуй радиатору, под испуганным взглядом дамы с редикюлем, я бодро спешился к выходу. До контрольного пункта бежать смысла не было и я пустился в обратный путь, ветер дул уже в спину.

 

5.
В манеже все было по прежнему. Лязг железа, крики, эхо и пшеничные усы Степаныча передо мной. «Ну, ты Молоток, рахит!», третий результат! Готовься в состав сборной». И он хряпнул меня по плечу своей клешней, удар эхом отозвался, где то ниже живота. Затем свистнул в свисток, захлопал ладошами в такт и издал звук, напоминающий боевой клич аппача! «Все! Завершаем. Раздевалка! Душ! В четверг тренировка, рахиты!». Позже, греясь под горячим душем и прислушиваясь к ощущениям, я узнал. Оказывается на контрольном развороте судьи не было, по причине жестких холодов оба судьи дежурили на старте. Я попал в сборную, хотя и не выиграл в забеге, но все-же этот урок надолго остался в моей памяти. И я уже уважительно отношусь к плавкам не просто как к атрибуту пляжного сезона. И до сих пор обожаю варюги и теплые подъезды с чугунными радиаторами, но бегом не занимаюсь, особенно в мороз.