Она была настолько деликатна, что никогда не высказывала мысль прямо. Звали её Юлечка.  
     Юлечка появилась в нашем доме внезапно и с первого дня привлекла всеобщее внимание своей симпатичной внешностью. Нельзя сказать, что она была красавицей, нет, она была хорошенькой, приветливой, милой женщиной. Каждый раз, когда наши взгляды пересекались, на лице у обоих возникала невольная улыбка, и каждый, каждый думал, что так она улыбается только ему.
     Старая колясочная на первом этаже нашей многоэтажки однажды превратилась в маленький киосочек с ярким окошком на железной двери и скромной табличкой над ним «Свежее молочко, только для Вас!». Сквозь это яркое окошко было видно, как внутри, среди бликов, играющих по белым стенам, легко сновала Юля. Её белый халатик иногда взлетал, обнажая очаровательные смуглые коленки молоденькой продавщицы.

     Сколько бы раз мы не заходили в мрачный ранее подъезд, с её появлением пространство перед исписанным пошлостью лифтом ожило каким-то теплым светом. У окошечка всегда кто-нибудь стоял, держа в руках стеклянную банку со сливочного цвета молоком, и не торопился уйти, хотя двери лифта уже открывались. Всем нравилось поболтать с приятной продавщицей. Вскоре жители дома кое-что узнали про приветливую женщину в окошке. Каждое утро она сама доила бабушкиных коров в соседнем зеленом поселке. Она была разведена со своим прежним мужем, детей не было, образования тоже.

     Уже с 10 часов утра, выходя из лифта, можно было наблюдать небольшую очередь местных пенсионерок у светлого окошечка Юли. Часто вокруг окошка стояли молодые и не очень мужчины. Которые «не очень» - старательно выпрямляли спины и втягивали животы, а которые «молодые» - с трудом глотали неприличные слова и напрягали мозг, что бы найти слова получше и поделикатнее. Юлечка всем улыбалась своей очаровательной белоснежной улыбкой и как-будто не замечала стараний тех и других. «Совсем просто ей было со мной», думалось мне, когда я отходил от светлого окошка в темноту тамбура, держа в руках запотевшую банку с слегка вспененным молоком. Мне казалось, что сегодня Юля особенно старательно вытирала мою банку и особенно тепло улыбалась, когда протягивала мне её через светлое окошечко в железной двери. И моя улыбка не могла сползти с лица до тех пор, пока мне не открывала дверь мама со словами: «Ну что так долго то? Суп уже остыл!». Однажды сосед по площадке небритый Василий прошептал мне в ухо никотиновыми губами, что Юлька-молочница влюбилась в него, и пошло мне подмигнул. Только когда я, внезапно выходя из лифта, увидел, как он пытался взять её за руку, а она опустив глаза, осторожно вырвала свою ручку из заскорузлых, шершавых ладоней соседа, только тогда я успокоился: «Наврал, собака!».
     Однажды рано утром в выходной я возвращался со своей воскресной фотоохоты и, переходя опушку леса, неожиданно наткнулся на Юлю. Ах, как она была хороша в простом, легком платьице и красном в белый горох платке! В руках Юля держала веточку и, отмахиваясь ею от комаров, кричала в чащу: «Ночка! Звездочка!». Из леса медленно выплывали две толстобрюхие коровы. Она улыбнулась мне и весело спросила: «Не хотите ли парного молочка?». Я замотал головой, но пошел рядышком с ней в сторону поселка. Она непринужденно рассказывала мне о том, как её обижал бывший муж, как разбило параличом старенькую маму, какая непоседа Звездочка, как её сократили на работе, потому что у неё одной среди всего отдела не было детей. Я шел рядом и молчал, только изредка вздыхал в тех местах, где мне казалось, должна была вздохнуть моя милая рассказчица. Но Юлия весело рассказывала о страшных вещах, и улыбка её не стиралась с загорелого лица в красном платочке в горох. Коровы важно минировали тропинку позади нас, пугали собак и иногда вмешивались в монолог прекрасной молочницы своим тянучим «НМмммнуУУ».
     Я проводил её до самой калитки и был награжден неповторимой улыбкой и помахиванием прелестной ручкой.
     В следующую среду, торопливо допив молоко, я кубарем скатился к киосочку и был поражен. Окошко в железной двери было закрыто, вывеска снята, а проходящая, скрюченная годами бабушка проскрипела мне, что вчера приходили какие-то люди в сопровождении милиционера и описывали имущество киоска. Сиротливо и уныло стало в подъезде. В следующее воскресенье я помчался в лес, надеясь встретить Юлю. На лужайке никого не было, только тоненько пищала у уха свирепая комариха. Я даже крикнул в чащу: «Ночка! Звездочка!». Напрасно, только эхо куражилось у перевала.
     Приближаясь по тропинке к знакомому домику, я внезапно остолбенел. Там, где мы прощались с Юлией в прошлый раз, коряжились обугленные палки. Дома не было.
В задумчивости идя домой, увидел еще более скорбную картину. По дороге растеряно брела, жалобно мыча, Звездочка. Вид её был печален и скорбен. Она в растерянности остановилась посреди горячего асфальта и хлопала на меня ресницами.
     Больше я не видел милой молочницы никогда. Что с ней стряслось – не знаю. И никто не знает, но сердце каждый раз сжимается, когда я прохожу мимо железной двери с закрытым окошком.