Благодушно царствовало послевоенное лето. По улицам поселка, собранного наспех в 38-м из финских домиков, гулял теплый, ласковый ветер. В воздухе парила пьянящая атмосфера праздника с купажом терпкого аромата настоянной на дикой вишне бражки. Где то вдали заливалась гармошка, орали тощие петухи и лениво брехал старый пес Шарик из под крыльца соседа Васьки.
Дед сидел на завалинке в выцветшем галифе, галошах на босу ногу и, жмурясь от яркого солнышка, потягивал цигарку, пуская сизую струйку дыма в загорающих на подоконнике мух. Скрипнула дверца веранды и мимо него босая, прошлепала по теплой утоптанной пятками дорожке двора, бабушка Лиза. На голове бабушки намастрячена пестрая косынка, привезенная дедом с фронта «в гостинец». Бабушка привычным размашистым движением выплеснула обмывки из черного, видавшего виды ведра на грядку с проклюнувшимися из серой от золы земли зелеными косичками морковки.

«Шура!», она взглянула на деда из под мозолистой руки, прикрываясь от солнцепека, «Сережка ноет, есть просит. А кормить нечем. Может, забьём Бяшку?». Дед, как будто не слыша вопроса, покачивая ногой, весь ушел в смакование вкуса зеленой ядреной махры. Вспоминались ему в тот момент боевые товарищи и любимая гитара, что варварски была разбита в щепки снайперской пулей при наступлении у Одера. О, как он играл в том маленьком фронтовом оркестрике! Именно этот махровый аромат уводил его в волнительные воспоминания. Через минуту, вернувшись из табачной нирваны, он тихо ответил: «Жалко его, Лиза». «Кого, Сережку?» «Да нет – Бяшку жалко. Маловат, ножки еще трясутся, не дорос до ягненка то. Так себе – букашка в кудряшках.»

Лиза горестно вздохнула, посмотрела на свои исчерканные натруженными венами ноги и ушла, громыхая пустым ведром в избу. Дед затянулся последний раз, по армейской привычке в кулак, притушил козью ножку о завалинку и, ревматически кряхтя, поднялся с теплых досок. Через минуту он вышел на крыльцо вновь. В правой руке крепко держал лезвием вниз трофейный немецкий штык-нож. Свернул в трубочку обрамленные седой щетиной заветрелые губы и поцокал в сторону сарайки. Из прохладной темноты покосившегося сооружения боком выскочил на пекло дурашливый ягненок Бяшка.

Бяшка тоже хотел есть и, видимо, надеялся присосаться к черному сухарю, что вчера давала ему полизать вечером добрая Лиза. Через поросль молодой картошки витиевато проскакал к крыльцу, запутавшись в ботве и кувырнувшись через голову у порога. Смешно чихнул от поднявшегося столбика серебристой пыли и затрепыхал задорным хвостиком.
«Оть ты балбесик кучерявый!» нежно гладил жесткие пепельные кудри на шее дед. «Ну, пойдем, лешак. Пойдем, что-то покажу.»
Он повел послушного ягненка за угол сарайки. Поверх выцветшей занавески распахнутого окна на них внимательно смотрела из дома печальными глазами бабушка Лиза, привычно гладя по блестящей челке маленького Сережку. Сережка вытирал кулачком слезы и швыркал припухшим носиком.
За углом дед присел на корточки у кучи вырванных намедни сорняков с огорода, пригнул непослушную голову ягненка на березовое полено. Посмотрел жалостливо во влажные глаза глупому детенышу, затянул веревку на ладони. Отвернулся в сторону, чтобы не видеть этого детоубийства, взмахнул клинком и с силой, привычным движением бывалого разведчика, коротко рубанул вниз…!!!

«АААААаААааааааАААаа, бл……уюЮЮЮюуууууу!» - орал дед, крутясь волчком, разбрызгивая по касательной кровь из своего отрубленного мизинца на листья молодой картофельной ботвы. Лиза бежала к нему напрямки через грядки, за ней ковылял испуганный Сережка, мельтеша пятнами зеленки на коленках. Бяшка в ужасе крутился на веревке вокруг скукоженного и орущего благим матом деда, ловко перепрыгивал через валяющийся на земле, блестящий холодной сталью трофейный штык-нож.

Чуть позднее в тихой прохладе избы:
… Мерно постукивали часы с глупой деревянной кукушкой. Над битым тазиком Лиза ловко перематывала бинтом культю мизинца, ласково ругая деда, на коленях которого тихо сидел Сережка и в волнении переплетал пальчики. Дед здоровой рукой, гладил Сережку по блестящей челке, облегченно улыбаясь счастливому исходу, а в голове его задушевно пела любимая гитара. У тазика, подремывая, лежал Бяшка и смешно вздрагивал ушами. «Ничего, вот схожу сейчас к соседу Ваське, он мне намедни шматочек сала обещал, родня прислала с Чернигова. Хорошее, говорит он, сало. Сытное. Будешь есть?» - наклонив голову, он спрашивал Сережку. Сережка восторженно кивал блестящей челкой и преданно смотрел на деда снизу зелеными глазенками.
То был мой отец.